Образование превращается в имитацию. откуда берутся неуспешные выпускники?

А я не знал

– Как разрешать такие ситуации, что делать родителям, педагогам? Куда обращаться?

– Мы все помним ситуации в Казанском университете, в Керчи. Тот, кого травят очень долгое время, может быть «терпилой», но у всякого кончается терпение. И тогда он из мести становится агрессором и решается на расправу

Поэтому важно предотвратить буллинг с самого начала. Бывает, что ребёнок рассказывает обо всём родителям

А ему говорят: «забей», «не обращай внимания», «поменяй тактику поведения». Но это уже крик о помощи, медлить нельзя. Взрослые должны разбираться с этой ситуацией, привлекать психологов и медиаторов, потому что детская группа дала трещину. В медиации есть такая восстановительная техника, как «круги примирения». Она может быть весьма эффективным инструментом для разрешения конфликтов и восстановления гармонии в школьной среде.

У меня в практике был случай, когда через десять занятий с классом выяснилось, что конфликт происходит между двумя детьми, и они готовы примириться. Но зачинщики травли были против. Аргументировали, что им тогда нечем будет заняться. Агрессору порой невыгодно, чтобы заканчивалась травля. Но ведь она наносит травму не только участникам конфликта, но и молчаливым пособникам – одноклассникам, которые живут в постоянном страхе, молчат и думают: «а вдруг меня начнут травить». Без взрослых с этим справиться невозможно. Но педагогическая среда по разным причинам порой даже не видит этого. Некоторые педагоги говорят: «А я не знал». Не верю. Это же сразу понятно. Например, классу дают задание разбиться на группы и выполнить его. А один ребёнок всё время один. Это уже маркер. Учитель должен отреагировать, спросить у коллег, какова обстановка на других уроках. Известить об этом родителей, руководство школы и совместно выстраивать план действий.

Впервые разрешили ставить двойки

Возможно, мне даже повезло, что моя школа поглотила другую, школу ЮНЕСКО: из-за этого я проработал еще года три. Уже к девятому году работы я стал чувствовать себя хуже, но объединение дало ощущение того, что в новой школе работается по-другому. В школе, где я работал изначально, оставили младшие классы средней школы начиная с 5-го. До объединения школ я работал с детьми начиная с 7-го класса.

Для меня это был небольшой стресс, потому что, на мой вкус, самое сложное время — 6-й класс. Не потому, что я не люблю детей в этом возрасте, просто программа по истории для этого года мне не нравится. Такая сложная, что даже удивительно, как вообще в 6-м классе решили это преподавать.

Но в этой новой школе мне впервые разрешили ставить двойки. Долгое время в лицее существовал негласный запрет: «Ставить двойки нельзя, мы же хорошая школа». Из-за этого я иной раз чувствовал слабость в общении со школьниками. После объединения я ощутил все рычаги и сделался гораздо счастливее как педагог и человек. Казалось бы, что нужно такому монстру, как я? Просто разрешить ставить двойки.

Изучение биологии на базовом и профильном уровне в старшей школе

Когда я начинала работать в школе, про базовый и углубленный уровни обучения речи не было. Все предметы ребятами изучались одинаково. Теперь же каждый старшеклассник должен изучать минимум два предмета на углубленном уровне в зависимости от выбранного профиля.

Мне повезло работать в профильных естественнонаучных классах, по традиции гимназии мы называем их медицинские, так как ребята ориентированы на выбор врачебных профессий. Но приходится все время учиться самой.

Такие задачи по генетике меня учили решать на четвертом курсе института, а теперь я их преподаю в 10-м классе. Биосинтез белка, энергетический обмен, решение задач на калий-аргоновые часы и многое другое – высокий уровень сложности материала. Мои личные знания биологии с каждым годом расширяются, и это профессиональная необходимость.

Часто несведущие в педагогике люди пренебрежительно роняют: «Что учителю со стажем готовиться к урокам – каждый год одно и тоже». Наука развивается, учебники переписываются, новая глубина вопросов. А если это профильный класс, то и ожидания детей высокие и запросы солидные. Как же тут не готовиться к урокам?! Поэтому, как и тридцать лет назад по вечерам «учу уроки».

От эпидиаскопа до мультимедийного проектора

Мои дочери вспоминают наши вечерние посиделки, когда они были еще маленькими. Вечер в семье учительницы: муж резаком для фотобумаги делает карточки из картона, я вырезаю из старых учебников картинки, а из текстов отдельные слова, дочки приклеивают все на карточки. Работает артель по производству дидактических материалов. А утром эту красоту я раздаю ребятам для индивидуальной работы на уроке.

Чем я могла воспользоваться тогда, тридцать лет назад, проводя уроки биологии? Мел, доска, старые портреты ученых на стене, небольшие картинки из старых учебников, печатные таблицы на доску, самодельные карточки для индивидуальной работы, много демонстрационного материала (муляжи грибов, цветов, гербарии, микропрепараты).

В моем кабинете из технических средств обучения были:

эпидиаскоп – прибор для проецирования на экран, как прозрачных изображений (диапозитивов), так и непрозрачных (рисунков, таблиц и др.),
кинопроектор для показа фильмов,
передвижная фильмотека по школам и немного собственных лент,
кино на уроке и картинка на экране – это было круто.

Что теперь? Интерактивная доска, компьютер с доступом в интернет, принтер, современный и качественный проектор, аудио- и видеозаписи теперь привычные атрибуты каждого урока.

Безусловно, это огромный плюс. Это дает возможность учителю качественно и эффективно проводить уроки, делая занятия содержательнее, интереснее. Старые плакаты заменились на флеш-анимации, красивые рисунки и фотографии.

Насколько увереннее я стала вести уроки? Конечно, с таким вооружением не пропадешь. Совсем недавно случилась история, когда на уроке так перехватило горло, что пропал голос. А у меня на любимом ноутбуке есть большая подборка видеоуроков, а еще флеш-анимации.

Ситуация

В начале февраля этого года в СМИ прошла информация, что в одной из сургутских школ ученик первого класса вместе со старшими братьями якобы травит своих одноклассников: принуждает их курить электронные сигареты, пронёс в школу пневматический пистолет и нож. Кроме этого, первоклассник со своими старшими братьями якобы избили одноклассника. Родители написали коллективное письмо директору школы. Сообщением занялась прокуратура. Глава СКР Александр Бастрыкин взял дело под контроль. Идут проверки. Как рассказали в пресс-службе администрации города, ситуации, описываемые родителями, происходили за пределами школы, обстоятельства выяснены (пистолет игрушечный, нож деревянный), предприняты меры по урегулированию взаимоотношений в новом детском коллективе. С учащимся организована индивидуальная работа педагога-психолога.

Надо помучиться самому и детей помучить

Первые полгода, когда я только устроился в школу, я чувствовал себя классно и думал о том, как легко работать, когда ты приходишь раз в три дня. Я еще не был учителем: помогал оформлять витрины, работал в школьном музее и получал большие по студенческим меркам деньги. Думал: «Какая хорошая работа, так легко».

Через полгода я стал работать с классами: мне было 22 года, и я точно знал, что должен нравиться всем. Если меня вдруг ругали, если дети ко мне относились плохо, если они шумели, я считал это проблемой. Были классы, с которыми мне было легко и весело: они заряжали меня, я хотел лучше готовиться к занятиям, стараться для них. А были такие дети, с которыми нельзя давать слабину, иначе придется бежать из школы.

Многие учителя, которые приходят после вуза, сталкиваются с проблемами дисциплины — думают, что, если ты рассказываешь что-нибудь интересное, дети заведомо должны слушать. Но некоторым классам вообще ничего не интересно.

У меня не было достаточно энергии, чтобы повышать голос, делать так, чтобы все дети делали то, что нужно. Я все время испытывал эмпатию не так, как ее должен испытывать педагог. Мне все время казалось: «Ну действительно, зачем им сейчас эта история, это обществознание? Сейчас ведь весна, я понимаю, они хотят домой. Я и сам хотел». Став старше, я принял, что надо помучиться самому, детей помучить, иначе потом знакомиться с новыми темами будет сложнее. Я понял, что самих школьников нужно воспитывать и объяснять, как можно, а как нельзя.

Спустя три года работы я точно знал, что школьник — человек в достаточно нестабильном состоянии

Мы рождаемся и переживаем стресс рождения, растем, входим в этап полового созревания, и в это время человеку важно абсолютно все, что происходит в его жизни. Подростковый возраст — это как бы превью взрослой жизни, ребенок в это время все переживает с дичайшей амплитудой: первая любовь, предательства, плохое и хорошее

Я нашёл такую метафору: когда человек приходит к врачу, болеет, он не может мыслить хладнокровно, разум отходит на второй план. С подростками в пубертатном периоде так же. Вначале я думал, что эффективнее взывать к детям, вразумлять их, а потом решил, что давать выход эмоциям в школьном возрасте даже правильнее.

Школа — продолжение государства

Когда я начинал работать в школе, учитель был достаточно свободным человеком. Было больше свободного времени, методический день. Нагрузка поменьше, особенно для молодых специалистов. Рекомендованные учебники были, но их, кажется, не так сильно навязывали. Мой любимый автор Данилов Д. Д. читал лекции в МИОО, рекламировал линию учебников «Школа 2100». А теперь их нет даже в списках у библиотек. То есть было побольше выбора.

В школе, в которой я работал, было поле для гольфа. Оно было организовано администрацией, потому что школа позиционировалась как платформа для игры в мини-гольф. Такой статус она получила благодаря директору.

На одно здание у нас был целый штат психологов, человек пять-шесть. К ним в любое время могли прийти дети, а сами специалисты раз в месяц проводили самые разные тренинги. Что сейчас делают психологи в школах? Проводят профориентацию, организуют олимпиады, занимаются разными другими образовательными проектами. Тогда же они действительно были психологами.

У нас был бал, центральное место в жизни школьников: осень, все нарядные и танцуют вальс

В школе был музыкальный ансамбль — не под моим руководством, но я часто приходил на занятия. Это мне тоже нравилось в первые годы работы: тем ученикам, которым я в первой половине дня объяснял историю и обществознание, во второй я подыгрывал на гитаре. Сейчас, кстати, я играю в группе с двумя бывшими учениками.

Потом стало сильнее ощущаться, что школа — продолжение государства. Она продолжила социализировать детей, она будет делать это в любом случае, но раньше эта социализация шла через спор, через поездку, через экскурсию в другой город или страну. Сейчас дети социализируются, видя проекцию бюрократического государства на примере школы, когда для того, чтобы прийти к успеху, нужно быть лояльным и участвовать во всяких «субботах московского школьника», порой довольно формальных.

Школа не стала более жесткой, нет. Но мне кажется, что даже объединение школ в Москве, когда одна школа поглощает другую, да еще и садики, отражает такую тенденцию: стало меньше плюрализма, меньше остроты. Теперь везде происходит плюс-минус одно и то же, все занимаются одними и теми же вещами.

Неужели школа стала другой?

В подмосковный педагогический институт имени Н. К. Крупской я пошел из-за моего преподавателя истории, который вел дополнительные субботние занятия. У него на лбу не было написано, что работа тяготит, он, наоборот, заряжал весь класс, давая нам энергию на всю неделю. Но психологическое состояние, которое было у меня во время учебы в вузе, не давало мне никакой уверенности, что я пойду работать в школу.

В университете из занятий на весь поток, куда приходили все однокурсники, мне больше всего нравилась и даже завораживала только педагогика. Тогда я понял, что меня увлекает вопрос — не что доносить до ребенка, а как. У нас был хороший лектор, который, конечно, страшно валил всех на зачетах и экзаменах, но все равно отлично вел предмет. В этом была жизнь.

Тогда я был недостаточно умен для того, чтобы учиться самозабвенно, но как предмет педагогика мне была интересна. После пар однокурсники разбредались пить пиво или что покрепче, а меня это мало интересовало. Поэтому, с одной стороны, я чувствовал, что не горю учебой, но и то, что происходило в свободное от нее время, мне тоже не нравилось. Я старался посвящать все свободное время моей музыкальной группе (Матвей играет в группе «Со мною вот что». — Прим. ред.) и пропадал на репетициях.

А потом у нас случилась практика. Мы пришли в прогрессивную хорошую школу с новым ремонтом, которая казалась абсолютно другой планетой.

Это был 2009 год, «медведевская оттепель»: отовсюду раздавались лозунги про инновацию и чуть ли не безвизовый режим со Штатами. В общем, было ощущение легкости, казалось, что школа никогда не будет такой, какой она была, когда учился я сам.

Все получалось здорово. Я оканчивал последний курс, и начальник практики предложила мне остаться в школе и перейти в штат — следующий год я работал 8 часов в неделю, столько мне дали для начала, чтобы я привык. Когда я уходил из школы с 34 часами, те 8 часов в начале карьеры казались просто сказочными.

Понял, что могу сделать что-то ужасное

За все время работы в школе я устал оттого, что мне нужно мотивировать кого-то. У меня такой психотип, что я чувствую себя особенно тяжело, не мотивируя. Перед самым уходом я чувствовал, что у меня больше не получается заряжать детей. Из-за того, что мотивирование было ещё и моей обязанностью, а не просто желанием, это давило вдвойне.

Когда началась пандемия, я подумал: «Вот как удобно. Можно наконец просто сидеть дома и вести уроки». Но период второй волны в октябре прошлого года стал для меня самым сложным временем за всю работу в школе. Я понял, что у меня просто нет сил, нет никакой энергии и я не могу ее отдать школьникам, я просто пустой. То, что я мог бы отдать, я, видимо, расплескал где-то по дороге.

Последний урок был у меня в мае, и мое настроение было совсем не похоже на то, с которым я приходил в школу. Вначале я называл детей на «вы», они были ближе мне по возрасту и пониманию. Если они дурачились, мне часто хотелось дурачиться вместе с ними.

Став старше, я ощутил пропасть и понял, что больше не понимаю детей

Я понял, что есть люди, которые гораздо лучше справятся с тем, что я делаю. Потому что то, что я тогда делал, выглядело как мучение — и для меня самого, и для детей.

Если класс хороший, с ним легко провести эффективное занятие. Но если дети сложные, то каждый раз, когда я пытался их успокоить и организовать, я ощущал бессмысленность: «Я сейчас это сделаю, а дальше они все равно уйдут, их встретит другой учитель, все будет по-другому. Будет ли вообще польза от того, что я делаю?»

Долгое время я не был зациклен на результатах, был таким убежденным гуманитарием. Мне больше нравился процесс. А потом и процесс стал невыносимым. Последние годы мне не удавалось нормально отдыхать: при нагрузке в 34 часа в неделю хочется иметь два выходных дня. А у меня был один. Я не мог восстановиться и в итоге понял, что могу сделать что-то ужасное: наорать на кого-нибудь или даже ударить. Я решил поберечь Вселенную, страну и каждого в отдельности от такого себя.

Я не преуспел в педагогике в такой степени, чтобы что-то кому-то рекомендовать. Буду рад, если кто-то придет в школу и будет получать удовольствие. Любая работа может приносить удовольствие, просто нужен человек, который для нее подходит. Лучшее, что я мог сделать для этой системы, я сделал: я из нее вышел.

Фото: личный архив Матвея Сухова

ЕГЭ стал обязательной формой аттестации и заменил приемные экзамены в вузы

Я сторонник системы ЕГЭ, которую можно бесконечно критиковать, но плюсов в ней больше, чем минусов. Двадцать лет назад (ЕГЭ как эксперимент начался в 2001 году) школа принимала внутренние экзамены, чтобы поступить в вуз ребята должны были ехать в другие города и сдавать экзамены там.

Финансовые расходы и частая необъективность экзаменаторов сужали возможности поступления. Теперь мои выпускники, сдававшие ЕГЭ по биологии, учатся в ведущих медицинских вузах Москвы, Санкт-Петербурга, Самары, Новосибирска, Омска, Екатеринбурга, Челябинска, Тюмени…

Что изменилось для меня, как педагога? С каждым годом растет сложность заданий, изменяется структура контрольно-измерительных материалов. Приходится создавать свою базу заданий, менять содержание самостоятельных и контрольных работ, адаптируя их под ЕГЭ.

Теперь у меня по 4-6 вариантов разных работ по каждой теме. Чтобы выучить с ребятами материал, придумываю разные нестандартные подходы, коллекционирую приемы, подбираю истории, фразы, ассоциации и прочее.

Мой преподаватель педагогики в институте все время говорил, как важно учителю пополнять свою методическую копилку. Только спустя много лет я в полной мере осознала, какую мысль он пытался донести до нас, «зеленых» студентов педвуза.

Раньше все ученики по всей стране учились строго по единой программе, одинаковым учебникам и количеству уроков в неделю.

Сейчас выбор учебно-методических комплексов, а соответственно учебников и количество часов в неделю, делает школа в соответствии с федеральным перечнем учебников. Программа может разниться даже в каждой параллели одной школы, ее определяет учитель по согласованию с администрацией учреждения. Трудности возникают у детей и при переходе из одной школы в другую.

Федеральные перечни регулярно изменяются. Значит необходимо следить за нормативными документами, уметь оценивать плюсы и минусы каждой программы, брать на себя ответственность за выбор.

Теперь при встрече другие учителя спрашивают не какую тему ты изучаешь, а какой УМК выбран.

Учебники выдаются бесплатно в школьной библиотеке, как и раньше, родители покупают лишь необходимые канцелярские товары, тетради, контурные карты и альбомы для рисования. Но теперь практически для каждого предмета имеются в продаже рабочие тетради, которые родители должны приобретать самостоятельно за значительную стоимость.

Я пробовала работать с печатными тетрадями по биологии, но отказалась.

Во-первых, у всех семей разный уровень достатка, не всем легко выложить дополнительно значительную сумму за тетрадь по биологии, истории, географии…
Во-вторых, дети так не научатся самостоятельно строить таблицы и схемы, рисовать.

Теперь в моей библиотеке не один учебник на курс, а 3-4 учебника разных авторов.